Публикации

Начавшись политической бурей, художественная жизнь к концу недели, похоже, вновь перешла на малые обороты и на тесное общение в родственном кругу. Из множества сопутствующих разговоров и текстов более прочих на цитату тянет слоган Движения умственно-политической ассенизации "Или наденьте трусики, или снимите крестик". Автор не знает, как иные художники поступят, но он бы на их месте выбрал крестик, в том смысле что политика — политикой, но лучше от греха подальше.

Коммерсант 01.06.95

Галерист Марат Гельман, художественные проекты которого актуальны, как газетные заголовки, не преминул откликнуться на модную сегодня политическую тему грядущих выборов. В Политехническом музее он организовал шоу-конкурс «Партия под ключ». Вниманию аудитории был - предложен вакантный пакет регистрационных документов, право на обладание которым после выступлений соискателей, последующих дебатов и завершающего все шоу выборов должно перейти к победившему лидеру движения или партии. Призовой пакет — реальный. Этого нельзя сказать о большинстве претендентов, представлявших лишь самих себя — свои мании и фобии (афишировать которые стало ныне уместно не только в закрытых стационарах), а также художественные проекты.

Античность для европейской художественной культуры со времен Ренессанса является идеалом. Этот идеал ассоциируется с   
Однако в каком виде известно нам художественное наследие античности? Исключительно в руинах. Даже в том случае когда до нас дошли неповрежденные артефакты мы никогда не видели их именно в том виде как их видели современники. Но главное – это общее впечатление: мегалитические развалины античных храмов, фрагменты статуй и фресок, куски барельефов. Все это выкопано, рассортировано, помещено в стерильное пространство музеев. Эта титаническая работа по сохранению и реконструкции античности еще рельефнее высвечивает ее руинированное состояние.

Ответ художника Осмоловского на обсуждение его выставки «по гамбургскому счету» критика Деготь и художника Звездочетова

© Предоставлено STELLA ART FOUNDATION

Алексей Панькин. Оставленная часть. 2009

На выставке «Мавзолей бунта» представлены работы молодых художников. Для большинства авторов участие в выставке – дебют. Начинают они в сложное время – эпоха безграничного роста (экономического ли, информационного) прошла – осталась громадная строительная площадка вся усыпанная недостроенными «объектами». Но уже давно возникало подозрение, что строительство это идет бездумно и бесцельно и единственный закономерный результат сего предприятия – обвал и катастрофа. В этом недострое, в этих руинах придется обитать долгое время. Руины эти – памятник бессмысленности. Потому естественно, что главная интенция молодого художника – попытаться придать хоть какой-то смысл окружающей действительности.

"Artists, gallery owners, critics, and the public throng to wherever 'something is happening.' But the reality of this 'something happening' is the reality of money. In the absence of aesthetic criteria, it is possible and useful to determine the value of works of art on the basis of their profitability. This reality reconciles everything, even the most contradictory tendencies in art, provided that these tendencies have purchasing power."

The Necessity of a Method as a Basis for Forming a Culture of Left-Wing Opposition

It is widely known that from its very origins Moscow radical art (so-called "Moscow actionism") defined itself as left-wing art, following the great political tradition of the 20th century avantgarde. The absolute majority of texts, collective and individual declarations, manifestos, and interviews by almost all the main proponents of this movement contain an unmistakable left-wing political message. Almost no art critic took these political assertions seriously when they were made; instead, they were understood as rather obscure manifestations of artistic whimsy. In analyzing this strange tendency from today's perspective, it does not seem to be a great exaggeration to admit that a will towards method lies at the very basis of left-wing political choice, a wish to make one's own practice understandable and reproducible by others. In the past decade, this idea has passed through a thorny path of trial and error. At time, it has deviated from its main goal, but at other points, it has hit its mark, defining some of the central artistic events of the 1990s.

The 1990s saw a drastic intensification of the problematical relationship between ethics and aesthetics. This comes as no surprise: as the symbolic order of previous decades headed for a total collapse, it dislocated older social and ideological points of reference, jumbling and tangling up new economic relations with behavioral ethics, and aesthetic values with one another.

В изобразительное искусство я пришел из литературы. В 1987-1990 годах я, Дмитрий Пименов, Георгий Туров и Григорий Гусаров создали литературную группу "Министерство ПРО СССР", которая занималась различными литературными экспериментами. Их западные аналоги: французские группы "Тель Кель", "УЛИПО", поэты Раймон Кено, Дени Рош, американская "Школа языка" и др. Сочиняя достаточно сложные тексты на границе между современной поэзией и литературной критикой с элементами левацкой риторики в духе 68-го года, "Министерство ПРО СССР" стало известно в московском литературном сообществе благодаря ряду достаточно жестких скандалов, переходящих порой в мордобой. Скандальное поведение не было обусловлено стремлением к саморекламе, желанием известности: мы сознательно создавали образ авангардистов, представляя собой "подобие" современного авангарда. Скандалы чередовалась с сольными литературными выступлениями (приблизительно раз в месяц). Больше всего в литературном сообществе того времени нас – меня и моих друзей – раздражала безграмотность и глупость советских литературных "авангардистов". Сейчас, перечитывая их стихи того времени, я думаю, что мы были не так уж не правы.

На мой взгляд, наиболее актуальна для российского (а возможно, и западного) художественного контекста тема, которую условно можно было бы назвать: "Произведение искусства". Она или какие-то более уточненные ее вариации могла бы стать темой и первого московского Большого проекта. Проблематика "произведения искусства", с одной стороны, радикально отличается от тенденций и художественных методов прошедшей декады ХХ столетия, с другой – является фундаментальной, заранее обеспечен интерес к ней как профессионалов, так и простой публики.

Одно из объяснений рахитичности российского современного искусства состоит в отсутствии внятных критериев определения художественной удачи. Эти критерии родятся в дискурсе, сам же дискурс – в сфере академических институций. Не имея общего корпоративного мнения среди специалистов, оно с необходимостью замещается квазинезависимыми суждениями журналистов, у которых есть только один критерий – масс-медийный успех. Этот критерий создает одномерный контекст современного искусства России, затрудняя художественное производство и понимание. Поэтому проблема качества произведения искусства встает сегодня как логическое продолжение сложнейший работы по формированию в России предпосылок для адекватного участия в международном художественном процессе.

Проблемы, возникающие во взаимоотношениях между этикой и эстетикой, особенно обострились в 90-е годы. В ситуации тотального распада традиционного символического порядка, радикальной смены общественных и идеологических ориентиров, возникновения новых экономических отношений этические основания поведения и эстетические ценности смешались и перепутались. Искусство стало пониматься не как специфическая проектная практика по созданию новых форм и смыслов, а прежде всего как этическое усилие. Наиболее яркие авторы 90-х, вышедшие на московскую художественную сцену, демонстрировали разнообразные этические модели поведения (иногда до крайности скандальные). Концентрация на этической проблематике не могла не спровоцировать распространение крайней нетерпимости во взаимоотношениях друг с другом и с остатками советской и первыми элементами постсоветской системы искусства. Единственным средством общественной коммуникации внутри художественного сообщества стала "дружба". "Дружба оказывается последним прибежищем культуры в ситуации институционального, идеологического и морального вакуума" 1. Дружба была рудиментарной формой институционализации искусства, сохраняя одновременно общественную коммуникацию и индивидуальную бескомпромиссность участников. Как показал в своем тексте В. Мизиано, наиболее убедительной художественной формой дружеской коммуникации стал конфиденциальный проект.

"Искусство во все времена, начиная с ранней античности и до наших дней, было связанно золотой пуповиной с правящим классом" – эта справедливая мысль Клемента Гринберга осаживает чрезмерно ретивых поборников "сопротивления" до сих пор. Стоит подчеркнуть, что в этой мысли очень важна метафора "золотой пуповины": она подчеркивает неявную связь, связь, которую в критическом угаре можно и позабыть. С другой стороны, эта метафора констатирует относительную независимость искусства – его способность жить самостоятельной жизнью и даже занимать в известной мере критическую позицию.

АНАТОЛИЙ ОСМОЛОВСКИЙ включается в полемику о том, где располагается искусство будущего

«Враги русского народа в области культуры» АНДРЕЙ ЕРОФЕЕВ, ЕКАТЕРИНА ДЁГОТЬ, МАРАТ ГЕЛЬМАН и АНАТОЛИЙ ОСМОЛОВСКИЙ реагируют на обвинения Алексея Беляева-Гинтовта

Очень поздний, но при том не менее деловой ужин(ok).